«И сказал Всевышний - да не будет человек вечной ареной борьбы добра и зла (в нем), ибо он - (всего лишь) плоть; пусть будут дни жизни его - сто двадцать лет» (Toра,Берешит, гл. 6, ст. 3).

ДО СТА ДВАДЦАТИ ("ад меа вэ-эсрим")

 

     Додик не любил никого. Окружающие, обычно, чувствуют это. Поэтому ни приятелей, ни, тем более друзей, у него не было. Ни в школе, ни во дворе. Даже звание мастера спорта по боксу и титул чемпиона города среди юношей уважения Додику не прибавили. 

Ему даже имя своё было противно. К тому же “додиками” дразнили хиляков и придурков, к которым ему никак не хотелось быть причисленным. 

 

Ещё в школе он стал мечтать о том времени, когда начнёт зарабатывать деньги и сможет купить машину. Это стало целью его жизни. Додик зачитывался журналом “За рулём “и  представлял себя сидящим за рулём красного автомобиля. Журнал рекомендовал именно этот цвет, как самый безопасный. Левая его рука, одетая в тончайшей коже перчатку без пальцев, плавно вращала рулевое колесо. Правая, также в перчатке, покоилась на рычаге переключения передач и иногда приветствовала знакомых пешеходов. Пешеходов он тоже не любил.

 

С трудом получив среднее образование, Додик пошёл в ученики к расточнику и через полгода стал зарабатывать кровные денежки. Его самостоятельная жизнь на заводе началась с того, что он попросил всех называть его Дадиком, подчёркивая тем самым, насколько он далёк от всяких додиков и дОвидов. А также придурков и хиляков.

Тем, кто публично удивлялся смехотворностью этой перемены, пришлось убедиться в том, что Додик не напрасно занимался боксом столько времени. Нужно сказать, что боксёрское прошлое в сочетании с приобретённой озлобленностью, сделали его опасным для окружающих. С ним предпочитали не связываться, друзей и приятелей у него не прибавилось.

Да и не очень ему этого хотелось.

В то же время произошёл его конфликт с начальником участка Зайцевым. Тот как-то заметил, что разницы между Дадиком и цадиком не видит. 

Эрудированный был Зайцев.

Его детство прошло в бывшем местечке, ныне районном центре Грушево, и традиции немногочисленного ныне еврейского населения были близки его сердцу. В детстве они с друзьями даже таскали кирпичи с развалин синагоги. На память.

   

Расточнику сравнение, конечно, не понравилось, хотя от традиций он старался быть подальше. Его ответ был быстрым и решительным.

Через десять минут начальник, выйдя из глубокого нокаута, побежал в местком.

Додик был вызван, предупреждён, понижен и лишён, что несколько отложило покупку его мечты.

Прошло немало времени, пока ценой неимоверных ограничений и лишений, цель жизни была достигнута. Помог удачный брак. Семья жены видела в машине залог благополучия и счастья дочери.

До покупки машины детей из экономии не заводили. После покупки решили лучше собирать на гараж.

 

Дадик остепенился и драться прекратил. Сообразил, что дороже будет.

На то время как раз приходится день, который полностью перевернул жизнь бывшего легковеса Додика и ныне расточника шестого разряда Дадика. 

В своём любимом журнале он прочитал, что современный человек даже в условиях города может прожить до ста двадцати лет.

В качестве доказательства были помещены фотографии двух куриц. 

С одной на читателя обречённо смотрела уставшая немолодая особь, покрытая редкими тусклыми перьями. Ободранный хвост, унылая осанка, поникший гребешок, отрешённый взгляд – всё говорило о долгой и нелёгкой жизни в коммунальном курятнике и полном отсутствии мужского внимания. Её дорога к бульону была удивительно коротка.

 

На другой, в противовес, стояла прекрасно выглядящая пеструшка. Голова её была гордо, даже высокомерно откинута назад. Шелковистые перья блестели, хвостик был интимно приподнят, правая лапка была выставлена вперёд и, казалось, была готова вращать земной шар. Пеструшка была явно готова к продолжению рода, для участия в выставке и установления мирового рекорда по несению яиц.

В большой статье рассказывалось, что питание курочек было разным. Если рацион первой был обычен и включал всё, чем питаются куры с момента их появления в природе, то вторую держали на голодном пайке. Он включал минимальное количество питательных веществ, не позволяющих ей откинуть лапки.

Голодный огонь, горевший в её круглых глазах, служил тому подтверждением.

В статье пропагандировалась идея минимального питания, отказа от мяса, рыбы, хлеба и фруктов. 

Две морковки в день или два капустных листа, или немного свеклы, или несколько редисок… . И всё гастрономическое эпикурейство. Естественно, никакого спиртного.

 

Дадик задумался. Ему вдруг захотелось дожить до ста двадцати. Долго быть привлекательным и активным. А также вращать землю.

 

Жене идея аскетичного питания понравилась:

-       Не пойми меня неправильно, но тогда мы и гараж быстрее построим, - сказала она.

Дадику не удалось понять её правильно. У него даже мелькнула предательская мысль: “Если он мне тогда ещё будет нужен”.

- А может вместе начнём? – бодро спросил он.

- Давай ты вначале, а там… – она запнулась.

Где “там” - жена не расшифровала. На Дадика дохнуло смертельным холодком.

Но он не привык сомневаться. “Бей слева по корпусу, а затем коронным справа, боковым”. 

 

На удивление, первое время перехода на голодную диету, не принесло ему ни моральных, ни физических страданий. 

Дадик даже научился извлекать из этого выгоду. Теперь его приглашали вместе с машиной обслуживать свадьбы, вечеринки, загородные прогулки и пикники. Всё, где требовалось привезти энергичных, воодушевлённых участников, а развезти бесформенные, почти бесчувственные тела.

 

Этот заработок также приближал покупку гаража, хотя было непросто.

Дымились ароматные шашлыки. Свежие огурцы, сочные помидоры и стрелы зелёного лука громоздились на белой скатерти, лёгшей на нежную траву.

Не успевшая нагреться водка, аккуратно разлитая в гранённые стаканчики, довершала лучший натюрморт советских времён.

 

Тут и сытый человек не устоял бы. Захлёбываясь слюной, произнёс бы тост за здоровье. Потом запрокинул бы непутёвую голову и закатил глаза в предвкушении мимолётного счастья. И провалилась бы обхаянная врачами волшебная жидкость, обдавая нутро горячей волной удовольствия и безнаказанности. 

 

Дадик сидел поодаль, равнодушно наблюдая за переменами в поведении недавно ещё спокойных и выдержанных людей. Мужчины теряли контроль быстрее. Они размахивали руками и повышали голос, пытаясь привлечь к себе внимание. Панибратски хлопали по плечу соседей. Если соседом оказывалась женщина, рука мужчины на секунду задерживалась на плече, затем медленно, как бы нехотя, сползала на спину и также нехотя убиралась. Женщина укоризненно смотрела на соседа и делала попытку отстраниться.

 С увеличением количества выпитого путь руки становился длиннее, а попытки делались реже.

 

Шофёра уговаривали “если не выпить, то хотя бы покушать” Это не укладывалось ни в условия соглашения, ни в жёсткие рамки его питания.

Дадик доставал из “дипломата” капустную кочерыжку и, отвернувшись, сосредоточенно хрустел.

- Не злоупотребляй, - советовал организатор банкета. Шампур в его руках напоминал миниатюрную рапиру.

- А то уши вырастут. Как у кролика, – хохотал он.

“Я бы тебе кролика показал”, думал Дадик, “если бы ты не платил за мою работу”.

- Тебе надбавка за вредность полагается, - не унимался работадатель.

Его подруга оживилась:

-       «Надбавку я могу», —заплетающимся языком произнесла она. - Или твоей диетой это тоже запрещено?

 

По признанию Додика, отсутствие в питании мяса, рыбы и птицы на его силы и энергию никак не отразились.

-       Скорее наоборот, - неопределённо заявлял он.

Зато внешне бывший боксёр изменился существенно. Уши у него, конечно, не выросли, но когда-то тренированное тело потеряло грозные очертания, уменьшилось в объёме и не радовало больше рельефной мускулатурой. 

Непропорцинально большая голова с трудом умещалась на узких плечах.

Печальные еврейские глаза придавали лицу просящее выражение.

Инициаторы вечеринок, не в силах выдержать его взгляда, нередко увеличивали вознаграждение.

 

Со временем знакомые привыкли и перестали обращать внииание на додикин кроличий рацион. Каждому – своё. 

Как любил говорить начальник участка Зайцев, “у каждого Додика своя методика”.

Иногда он с удовольствием добавлял: “ а у каждого Абрама своя программа”.

 

 Вскоре накатило время эмиграции. Дадик с женой собрались на родину праотцов, которую он неожиданно стал считать своей.

Он вернул своё историческое имя и опять стал Давидом. Кошерность питания его не волновала. Морковки в Израиловке навалом.

 

Прошло время. Много времени…

На сцене сидел измождённый старец. Он напоминал мумию, чудом сохранившееся свидетельство цивилизации. Рядом с ним стояла большая жаровня. Два повара араба ловко орудовали щипцами и бутылками с соусом. Чуть сбоку стоял небольшой столик, сервированный на одну персону.

 

Додик давно уже почувствовал, как он устал и отстал от жизни. Родственники и их дети поумирали, общаться стало не с кем. Окружающие его молодые люди не понимали его, он не понимал их. Вроде и разговаривали на одном языке, но они употребляли столько новых слов и терминов, что не всегда сами понимали друг друга. Его жизнь их не интересовала, не интересовала она больше и его.

Сегодня он решил публично уйти из этой долгой жизни. Метод был выбран жуткий. На сцене он должен был съесть порцию котлет с жареной картошкой и запить всё бокалом вина.

После стольких лет воздержания смерть должна была наступить мгновенно.

Повара с трудом сдерживали радость по поводу предстоящей казни.

 

Огромный зал был полон. Гости и многочисленные родственники разместились на оббитых государственым флагом стульях необычной формы. Удушающий запах жареных котлет с картошкой заполнял остальное пространство.

Откуда-то лилась компьютерная музыка. На стенах появлялись виртуальные картины из прошлого. 

Фотографии молодого боксёра на ринге, расточника шестого разряда, склонившегося к станку, странички из какого-то журнала с двумя курицами, улыбающихся Давида с женой в аэропорту Бен-Гуриона. Потом появились виды Суэцкого канала, цветущего Синая, Аммана, горного Ливана и других, когда-то чужих территорий. Было тихо. Гости обменивались мыслями, используя вживлённые под кожу головы чипы. Вдруг юноши заулыбались, девушки покраснели. Кто рассказал непристойный анекдот.  

Цифры 118 были повсюду. На ажурном подвесном потолке, на огромных шарах в форме морковок и кочанов капусты, летающих по заданной программе над присутствующими. Это число было вышито даже на кипах у мужчин. 

 

Додик был горд собой. Изнуряя себя аскетизмом, он доказал правоту авторов памятной статьи в журнале. Давно ушла из жизни его жена, не захотевшая перейти на кроличье питание. Круг его редкого общения теперь составляли внуки его родственников - одногодков и престарелая внучка старожила их городка.

 

За экзекуцией наняли наблюдать доктора, дальний предок которого, якобы, знал легендарного читателя журнала "За рулем". 

Предок, православный во всех поколениях, неизвестно, как и за сколько попал на землю обетованную. Разумно изменил распространенную на земле исхода славянскую фамилию и стал евреем по фамилии ЗаЕц.

Теперь его преуспевающий потомок удивленно спрашивал дальнего родственника Додика:

     - Кто его надоумил заниматься такими опасными экспериментами?

     — Это ещё в Союзе началось. Додик прочитал где-то статью о минимальном питании и начал ей следовать.

     - М-да. – поднял брови рофе. – Мой дед когда-то говорил: “у каждого Додика своя методика” …

     - …А у каждого Абрама своя программа, - не открывая глаз, прошептал дистрофик.

     - Ого! – воскликнул доктор Заец. – Дела не так плохи. Что ж, будем лечить. И кормить. Если потребуется, принудительно. Иначе не дожить ему до ста двадцати.