Monday, February 13, 2023

БЛИЗНЕЦЫ

 

Жили – были три брата.

Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич и я, Исидор Яковлевич.

Я был самым младшим, близнецы Афанасий и Кирилл были старше меня на четыре года.

Они были настоящими однояйцевыми близнецами, поэтому до года их даже мать путала.

 Проще всего их было отличить по родинке на ягодице. У Афанасия на правой, а у Кирилла на левой. В школе они сидели на одной парте, списывать друг у друга смысла не имело, так как мысли у них были одинаково убогими. Их пробовали рассадить, но результат остался тем же. Они делали неимоверное количество одинаковых ошибок, запятые ставили в одних и тех же неправильных местах, а слово «сочинение» писали через букву «А» вплоть до выпускного экзамена.

Лентяями они тоже были одинаковыми.

Причём причины своей лености, братья тоже объясняли одинаково.

Дескать, из-за того, что из создании принял участие лишь один сперматозоид, энергии при зачатии они получили лишь по пятьдесят процентов.

Грамотные были братья. И в процентах разбирались.

 

В детстве с ними случались разные любопытные вещи. Когда Афанасий подвернул ногу, она долго болела у него и у Кирилла. Если отец на час ставил в угол одного, они, пока родители не видели, по-братски делили это время поровну. 

     Мать рассказывала, когда маленького Кирилла укусила собака, Афанасий, не раздумывая, тотчас укусил её. 

Сколько я их помню, они всегда дрались. После этих драк различать близнецов временно становилось легче.

Со стороны могло показаться, что они ненавидели друг друга. Но я-то знал лучше других, что это в точности наооборот.

 

Их невпечатляющие школьные аттестаты были такими же однояйцевыми, как братья. 

Вопреки науке и мнению окружающих, они всячески пытались доказать, что похожи только внешне. Старались одеваться по-разному, всячески подчёркивая свою индивидуальность и вкус.

В глубине души каждый из них был уверен, что он умнее и удачливей брата.

 

В техникуме, где было возможно, они сдавали экзамены друг за друга,

ведь на экзаменах просили предъявлять зачётку, а не часть тела.

Несмотря на помощь природы, учились братья плохо и долго. Брали академические отпуска, переводились с факультета на факультет, отчислялись и восстанавливались по собственному желанию, брали отпуска по уходу. В основном, друг за другом.

Отец старался им помочь. Искал связи, просил, уговаривал, ходатайствовал. Напирал на пятидесятипрцентную нехватку энергии. Клеймил свой сперматозоид.

 

Но рано или поздно, всему приходит конец. 

Отец, Яков, к тому времени ушёл на пенсию, и помощи ждать стало неоткуда. Осталась одна природа.

Надвигались " лихие" девяностые. 

Те, кто раньше сомневались, стоит ли искать счастья за рубежом, сомневаться перестали. Те, кто раньше их осуждал, теперь им завидовали.

Братья растерялись.  

Учиться и работать они не хотели, возможностей уехать - не было. 

 

Тогда и состоялся их исторический разговор с отцом, свидетелем которого я, случайно, стал. 

- Батя, как жить? – Афанасий поймал отца у телевизора.

- Что случилось? – отец с неохотой оторвался от программы «Время».

- Ты же не хочешь, чтобы мы сгнили в этой стране, - поддержал брата Кирилл. – И не хочешь, чтобы мы тоже бандитами стали?

- Или их жертвами, - стращал Афанасий.

- А, чем, собственно, я могу помочь? – удивился отец.

- Раскинь мозгами, Яков Эмильевич, - продолжали братья. - Где твой брат сейчас находится?

- Где-то в Америке. Пашка эмигрировал лет сорок назад. Я и связи с ним не поддерживал. Кому тогда были нужны проблемы.

- А сейчас они тебе нужны? – вопрошал один близнец. - С твоим именем и отчеством посольство Израиля широко откроет двери. 

- А с фамилией, может и посольство Америки, - добавлял второй.

- А что фамилия? Обычная фамилия – Бушик, - удивился батя.

- Правильно, - в один голос воскликнули братья. Тут их мнение было едино. – А президент Америки – Буш. Следовательно, корни твои оттуда.

- Маленький президент, - вырвалось у меня. Бу-шик.

 

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. 

Ушлые братья всё же разыскали Пашку, которому уже было под семьдесят. В Америке брат отца стал Бушем. На присланной фотографии он был похож на стареющего киноактёра. Подтянутый, в белом смокинге и красной бабочке. Редкие прилизанные волосы, низкие височки и дымящаяся сигара в руке. На заднем плане стоял фордовский грузовик. На двери красовалась надпись:

 

«WITH BUSH YOU WILL LOVE YOUR CAR EVEN LONGER»

Один знакомый пацан, знаток английского, перевёл это как: «Если ваша машина в кустах, секс будет даже продолжительней».

   Из дядиного письма, написанного шкодливой рукой второклассника, явствовало, что дядя был не то мойщиком на заправке, не то заправщиком на мойке.

- Пролетарий, - гордо сказал отец.

- Да, в красной бабочке, - вмешалась подошедшая мать.

- Всё правильно, пролетарский цвет, - не смутился Яков Эмильевич.

- Зря вы, детки, это затеваете, - недовольно покачала головой мать, - Не надейтесь на кисельные берега и молочные реки. Это только в сказках бывает. Там работать надо ещё больше, а вы – совки сачковые.

- Сачки совковые, - поправил отец.

 

Близнецы, поглощённые идеей переезда, всё же добились своего.

Через полтора года Пол Буш, бывший когда-то Пашей Эмильевичем Бушиком, имел счастье встретить родственников в своём скромном двухэтажном доме под Чикаго.

Близнецы ошалело озирались по сторонам в поисках молочных рек с соответствующими кисельными берегами.

Дядя Паша действительно работал на мойке-заправке. Он же был её хозяином. 

Помощь вновь обретённых племянников оказалась, кстати.

Афанасий решил взять себе имя Afton. Впоследствии оказалось, что это женское имя. Но звучало оно грозно - Afton Bush, совсем, как Desert Storm.

С Кириллом было проще. Куle оказался для него идеальным эквивалентом.

 

Братьев облачили в одинаковые фирменные комбинезоны с надписью на спине «Bush can do muchmore than to be a President”.

«Наконец-то, наши сачки приобщились к труду» - думала мать, глядя на фотографии братьев с заправочным пистолетом в руках.

 

Теперь они начали терять на своём сходстве. 

Чаевые не хотели давать обоим, опасаясь, что это один и тот же человек.

Если жаловались на одного, дядя на всякий случай наказывал каждого.

Ребята вызывали живой интерес у покупателей. Каждый клиент хотел похлопать братьев по плечу и пытался догадаться «Who is who».

Близнецы при этом чувствовали себя милыми зверюшками в зоопарке.

 

Со времени приезда племянников доходы дяди Паши существенно выросли. Но не доходы племянников.

В попытках заработать братья уступили настойчивому корреспонденту местного журнала, желающего опубликовать фотографии их сходств и различий. 

Дядя сказал, что в Америке нужно зарабатывать на всём. После публикации клиенты с повышенным интересом смотрели на братьев. Некоторые стали проявлять ещё больше знаков внимания. Особенно к Афтону.

Вскоре они узнали, что журнал принадлежал богачу нетрадиционной ориентации. Теперь, проходя мимо журнальных прилавков и глядя на свои попы, близнецы с отвращением отворачивались.

Правда, на следующей неделе вышел новый журнал с фотографиями гей-парада, и о них забыли.

 

Овладев английским на бытовом уровне, Яковлевичи решили съездить в Оhio на фестиваль близнецов. Заработать там не удалось, зато они хорошо провели время с двумя идентичными сестричками из Бостона.

Правда, не обошлось без конфузов, после чего они не могли смотреть друг другу в глаза. Девушки также поспешили уехать домой.

 

В поисках удачи и карьеры близнецы решили разъехаться. 

Афтон решил поехать в Лос-Анжелес и попытать счастья в Голливуде.

- Там и без тебя девчонок хватает, - съехидничал Кайл и тут же получил болезненный толчок в спину.

Кирилл мудро решил остаться с дядей, рассчитывая на повышение в бизнесе, а может и на часть наследства.

К слову, мистер Буш находился в отличном здравии. Он каждый день ходил в спортивный клуб, играл в теннис с секретаршей и пил скотч с содовой.

 

Близнецы любили друг друга и очень скучали, хотя в письмах постоянно подчёркивали несхожесть характеров и непохожесть судеб. 

А судьбы у близнецов, действительно, сложились по- разному.

Афанасий долгое время пытался устроиться в Голливуде. Затем закончил курсы сантехников, однажды даже заменил унитаз у какого-то известного звукооператора.

Вместо оплаты, тот предложил ему свой портрет с автографом.

Афанасий приспособил его в рамочку и подарил подружке Кэт, чем её окончательно покорил.

 Автограф гласил:

«Никто лучше нас не знает, в чём прелесть звука». 

 

Вместе с Кэт они решили сделать сюрприз брату и устроить встречу с Кириллом в лучшем русском ресторане Чикаго. Кэт, кстати, тоже хотела навестить сестру и родителей, живших где-то в районе большого Чикаго.

Афанасий купил белый смокинг, как у дяди Паши на фотографии и надеялся произвести незабываемое впечатление на брата и его подругу.

 

Кирилл дорос до менеджера в разросшемся дядином бизнесе. От клиентов не было отбоя.

 Хорошенькая Мэри особенно часто пользовалась услугами их мойки. Кириллу сразу понравилась скромная девушка и её седан последней модели. Не испортил впечатление о ней и тот факт, что её отец владел ювелирным бизнесом. 

Они тоже готовились к встрече с братом.

 

Моё повествование подходит к концу. Я был на этой встрече.

Мои братья не виделись пять лет.

Как и было задумано, они вошли в ресторанный зал с противоположных сторон.

Оба были в белоснежных смокингах, красных бабочках и лакированных туфлях.

Каждый в руке нёс огромный букет белых хризантем. Причём количество их было тоже одинаково. Пятьдесят. Им, ведь, было по двадцать пять. 

Одинаковые бородки украшали счастливые лица. 

Я мог дать стопроцентную гарантию, что и нижнее бельё у них было одной фирмы.

Но самое интересное состояло в том, что их девушки тоже были одеты одинаково. Голубые длинные платья с приколотыми на груди красными гвоздиками.

Кроме того, сёстры были, как две капли воды похожи друг на друга.

И как вы думаете, чем же они отличались?

Конечно, родинками. Правда, на щеках.

 

«И сказал Всевышний - да не будет человек вечной ареной борьбы добра и зла (в нем), ибо он - (всего лишь) плоть; пусть будут дни жизни его - сто двадцать лет» (Toра,Берешитгл. 6, ст. 3).


ДО СТА ДВАДЦАТИ ("ад меа вэ-эсрим")

 

     Додик не любил никого. Окружающие, обычно, чувствуют это. Поэтому ни приятелей, ни, тем более друзей, у него не было. Ни в школе, ни во дворе. Даже звание мастера спорта по боксу и титул чемпиона города среди юношей уважения Додику не прибавили. 

Ему даже имя своё было противно. К тому же “додиками” дразнили хиляков и придурков, к которым ему никак не хотелось быть причисленным. 

 

Ещё в школе он стал мечтать о том времени, когда начнёт зарабатывать деньги и сможет купить машину. Это стало целью его жизни. Додик зачитывался журналом “За рулём “и  представлял себя сидящим за рулём красного автомобиля. Журнал рекомендовал именно этот цвет, как самый безопасный. Левая его рука, одетая в тончайшей коже перчатку без пальцев, плавно вращала рулевое колесо. Правая, также в перчатке, покоилась на рычаге переключения передач и иногда приветствовала знакомых пешеходов. Пешеходов он тоже не любил.

 

С трудом получив среднее образование, Додик пошёл в ученики к расточнику и через полгода стал зарабатывать кровные денежки. Его самостоятельная жизнь на заводе началась с того, что он попросил всех называть его Дадиком, подчёркивая тем самым, насколько он далёк от всяких додиков и дОвидов. А также придурков и хиляков.

Тем, кто публично удивлялся смехотворностью этой перемены, пришлось убедиться в том, что Додик не напрасно занимался боксом столько времени. Нужно сказать, что боксёрское прошлое в сочетании с приобретённой озлобленностью, сделали его опасным для окружающих. С ним предпочитали не связываться, друзей и приятелей у него не прибавилось.

Да и не очень ему этого хотелось.

В то же время произошёл его конфликт с начальником участка Зайцевым. Тот как-то заметил, что разницы между Дадиком и цадиком не видит. 

Эрудированный был Зайцев.

Его детство прошло в бывшем местечке, ныне районном центре Грушево, и традиции немногочисленного ныне еврейского населения были близки его сердцу. В детстве они с друзьями даже таскали кирпичи с развалин синагоги. На память.

   

Расточнику сравнение, конечно, не понравилось, хотя от традиций он старался быть подальше. Его ответ был быстрым и решительным.

Через десять минут начальник, выйдя из глубокого нокаута, побежал в местком.

Додик был вызван, предупреждён, понижен и лишён, что несколько отложило покупку его мечты.

Прошло немало времени, пока ценой неимоверных ограничений и лишений, цель жизни была достигнута. Помог удачный брак. Семья жены видела в машине залог благополучия и счастья дочери.

До покупки машины детей из экономии не заводили. После покупки решили лучше собирать на гараж.

 

Дадик остепенился и драться прекратил. Сообразил, что дороже будет.

На то время как раз приходится день, который полностью перевернул жизнь бывшего легковеса Додика и ныне расточника шестого разряда Дадика. 

В своём любимом журнале он прочитал, что современный человек даже в условиях города может прожить до ста двадцати лет.

В качестве доказательства были помещены фотографии двух куриц. 

С одной на читателя обречённо смотрела уставшая немолодая особь, покрытая редкими тусклыми перьями. Ободранный хвост, унылая осанка, поникший гребешок, отрешённый взгляд – всё говорило о долгой и нелёгкой жизни в коммунальном курятнике и полном отсутствии мужского внимания. Её дорога к бульону была удивительно коротка.

 

На другой, в противовес, стояла прекрасно выглядящая пеструшка. Голова её была гордо, даже высокомерно откинута назад. Шелковистые перья блестели, хвостик был интимно приподнят, правая лапка была выставлена вперёд и, казалось, была готова вращать земной шар. Пеструшка была явно готова к продолжению рода, для участия в выставке и установления мирового рекорда по несению яиц.

В большой статье рассказывалось, что питание курочек было разным. Если рацион первой был обычен и включал всё, чем питаются куры с момента их появления в природе, то вторую держали на голодном пайке. Он включал минимальное количество питательных веществ, не позволяющих ей откинуть лапки.

Голодный огонь, горевший в её круглых глазах, служил тому подтверждением.

В статье пропагандировалась идея минимального питания, отказа от мяса, рыбы, хлеба и фруктов. 

Две морковки в день или два капустных листа, или немного свеклы, или несколько редисок… . И всё гастрономическое эпикурейство. Естественно, никакого спиртного.

 

Дадик задумался. Ему вдруг захотелось дожить до ста двадцати. Долго быть привлекательным и активным. А также вращать землю.

 

Жене идея аскетичного питания понравилась:

-       Не пойми меня неправильно, но тогда мы и гараж быстрее построим, - сказала она.

Дадику не удалось понять её правильно. У него даже мелькнула предательская мысль: “Если он мне тогда ещё будет нужен”.

- А может вместе начнём? – бодро спросил он.

- Давай ты вначале, а там… – она запнулась.

Где “там” - жена не расшифровала. На Дадика дохнуло смертельным холодком.

Но он не привык сомневаться. “Бей слева по корпусу, а затем коронным справа, боковым”. 

 

На удивление, первое время перехода на голодную диету, не принесло ему ни моральных, ни физических страданий. 

Дадик даже научился извлекать из этого выгоду. Теперь его приглашали вместе с машиной обслуживать свадьбы, вечеринки, загородные прогулки и пикники. Всё, где требовалось привезти энергичных, воодушевлённых участников, а развезти бесформенные, почти бесчувственные тела.

 

Этот заработок также приближал покупку гаража, хотя было непросто.

Дымились ароматные шашлыки. Свежие огурцы, сочные помидоры и стрелы зелёного лука громоздились на белой скатерти, лёгшей на нежную траву.

Не успевшая нагреться водка, аккуратно разлитая в гранённые стаканчики, довершала лучший натюрморт советских времён.

 

Тут и сытый человек не устоял бы. Захлёбываясь слюной, произнёс бы тост за здоровье. Потом запрокинул бы непутёвую голову и закатил глаза в предвкушении мимолётного счастья. И провалилась бы обхаянная врачами волшебная жидкость, обдавая нутро горячей волной удовольствия и безнаказанности. 

 

Дадик сидел поодаль, равнодушно наблюдая за переменами в поведении недавно ещё спокойных и выдержанных людей. Мужчины теряли контроль быстрее. Они размахивали руками и повышали голос, пытаясь привлечь к себе внимание. Панибратски хлопали по плечу соседей. Если соседом оказывалась женщина, рука мужчины на секунду задерживалась на плече, затем медленно, как бы нехотя, сползала на спину и также нехотя убиралась. Женщина укоризненно смотрела на соседа и делала попытку отстраниться.

 С увеличением количества выпитого путь руки становился длиннее, а попытки делались реже.

 

Шофёра уговаривали “если не выпить, то хотя бы покушать” Это не укладывалось ни в условия соглашения, ни в жёсткие рамки его питания.

Дадик доставал из “дипломата” капустную кочерыжку и, отвернувшись, сосредоточенно хрустел.

- Не злоупотребляй, - советовал организатор банкета. Шампур в его руках напоминал миниатюрную рапиру.

- А то уши вырастут. Как у кролика, – хохотал он.

“Я бы тебе кролика показал”, думал Дадик, “если бы ты не платил за мою работу”.

- Тебе надбавка за вредность полагается, - не унимался работадатель.

Его подруга оживилась:

-       «Надбавку я могу», —заплетающимся языком произнесла она. - Или твоей диетой это тоже запрещено?

 

По признанию Додика, отсутствие в питании мяса, рыбы и птицы на его силы и энергию никак не отразились.

-       Скорее наоборот, - неопределённо заявлял он.

Зато внешне бывший боксёр изменился существенно. Уши у него, конечно, не выросли, но когда-то тренированное тело потеряло грозные очертания, уменьшилось в объёме и не радовало больше рельефной мускулатурой. 

Непропорцинально большая голова с трудом умещалась на узких плечах.

Печальные еврейские глаза придавали лицу просящее выражение.

Инициаторы вечеринок, не в силах выдержать его взгляда, нередко увеличивали вознаграждение.

 

Со временем знакомые привыкли и перестали обращать внииание на додикин кроличий рацион. Каждому – своё. 

Как любил говорить начальник участка Зайцев, “у каждого Додика своя методика”.

Иногда он с удовольствием добавлял: “ а у каждого Абрама своя программа”.

 

 Вскоре накатило время эмиграции. Дадик с женой собрались на родину праотцов, которую он неожиданно стал считать своей.

Он вернул своё историческое имя и опять стал Давидом. Кошерность питания его не волновала. Морковки в Израиловке навалом.

 

Прошло время. Много времени…

На сцене сидел измождённый старец. Он напоминал мумию, чудом сохранившееся свидетельство цивилизации. Рядом с ним стояла большая жаровня. Два повара араба ловко орудовали щипцами и бутылками с соусом. Чуть сбоку стоял небольшой столик, сервированный на одну персону.

 

Додик давно уже почувствовал, как он устал и отстал от жизни. Родственники и их дети поумирали, общаться стало не с кем. Окружающие его молодые люди не понимали его, он не понимал их. Вроде и разговаривали на одном языке, но они употребляли столько новых слов и терминов, что не всегда сами понимали друг друга. Его жизнь их не интересовала, не интересовала она больше и его.

Сегодня он решил публично уйти из этой долгой жизни. Метод был выбран жуткий. На сцене он должен был съесть порцию котлет с жареной картошкой и запить всё бокалом вина.

После стольких лет воздержания смерть должна была наступить мгновенно.

Повара с трудом сдерживали радость по поводу предстоящей казни.

 

Огромный зал был полон. Гости и многочисленные родственники разместились на оббитых государственым флагом стульях необычной формы. Удушающий запах жареных котлет с картошкой заполнял остальное пространство.

Откуда-то лилась компьютерная музыка. На стенах появлялись виртуальные картины из прошлого. 

Фотографии молодого боксёра на ринге, расточника шестого разряда, склонившегося к станку, странички из какого-то журнала с двумя курицами, улыбающихся Давида с женой в аэропорту Бен-Гуриона. Потом появились виды Суэцкого канала, цветущего Синая, Аммана, горного Ливана и других, когда-то чужих территорий. Было тихо. Гости обменивались мыслями, используя вживлённые под кожу головы чипы. Вдруг юноши заулыбались, девушки покраснели. Кто рассказал непристойный анекдот.  

Цифры 118 были повсюду. На ажурном подвесном потолке, на огромных шарах в форме морковок и кочанов капусты, летающих по заданной программе над присутствующими. Это число было вышито даже на кипах у мужчин. 

 

Додик был горд собой. Изнуряя себя аскетизмом, он доказал правоту авторов памятной статьи в журнале. Давно ушла из жизни его жена, не захотевшая перейти на кроличье питание. Круг его редкого общения теперь составляли внуки его родственников - одногодков и престарелая внучка старожила их городка.

 

За экзекуцией наняли наблюдать доктора, дальний предок которого, якобы, знал легендарного читателя журнала "За рулем". 

Предок, православный во всех поколениях, неизвестно, как и за сколько попал на землю обетованную. Разумно изменил распространенную на земле исхода славянскую фамилию и стал евреем по фамилии ЗаЕц.

Теперь его преуспевающий потомок удивленно спрашивал дальнего родственника Додика:

     - Кто его надоумил заниматься такими опасными экспериментами?

     — Это ещё в Союзе началось. Додик прочитал где-то статью о минимальном питании и начал ей следовать.

     - М-да. – поднял брови рофе. – Мой дед когда-то говорил: “у каждого Додика своя методика” …

     - …А у каждого Абрама своя программа, - не открывая глаз, прошептал дистрофик.

     - Ого! – воскликнул доктор Заец. – Дела не так плохи. Что ж, будем лечить. И кормить. Если потребуется, принудительно. Иначе не дожить ему до ста двадцати.